![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
Nov. 1st, 2014 10:05 pmХочется думать, что книги приходят к нам вовремя, когда мы готовы их принять, хотя на самом деле это, конечно, не так. Кто-то когда-то сказал мне, что "Воспоминания" Надежды Мандельштам необъективны и пристрастны, в них ни о ком не говорится хорошо, и нарисовал такой образ автора, что я надолго расхотела знакомиться с этой прозой. Теперь понимаю, что есть по крайней мере два полярных мнения после прочтения ее книг, вот здесь это отлично продемонстрировано. Отравленная необходимостью годами находиться в оппозиции (что не могло не наложить отпечаток на восприятие жизни), тем не менее в первой книге Н.М. демонстрирует отменный здравый смысл и поразительную предусмотрительность, и, чего я совсем не ожидала, с теплотой и признательностью пишет не только об Эренбурге, Цветаевой, Шкловском, но даже и о Катаеве, и еще об очень многих.
Первая книга напомнила "Прочерк" Лидии Чуковской - какая ирония, если учесть, насколько Л.Ч. не выносила Н.М, хотя, по ее собственным словам, считала первую книгу "Воспоминаний" "цельным и ценным рассказом о гибели Осипа Мандельштама". Еще бы, ведь книга написана о том, что Л.Ч. было хорошо знакомо: обе женщины пережили, как и многие другие в 37-38 гг., арест близкого человека (но сами избежали лагеря), и всю жизнь по крупицам восстанавливали обстоятельства дальнейшего его существования по ту сторону, и так никогда и не узнали точную дату и обстоятельств его смерти.
Лидия Гинзбург писала: "Я как-то сказала при Надежде Яковлевне Мандельштам, что, много занимаясь мемуарами, убедилась - чем талантливее мемуарист, тем больше он врет (Сен-Симон, Руссо, Герцен). Это ей понравилось."
Первая книга напомнила "Прочерк" Лидии Чуковской - какая ирония, если учесть, насколько Л.Ч. не выносила Н.М, хотя, по ее собственным словам, считала первую книгу "Воспоминаний" "цельным и ценным рассказом о гибели Осипа Мандельштама". Еще бы, ведь книга написана о том, что Л.Ч. было хорошо знакомо: обе женщины пережили, как и многие другие в 37-38 гг., арест близкого человека (но сами избежали лагеря), и всю жизнь по крупицам восстанавливали обстоятельства дальнейшего его существования по ту сторону, и так никогда и не узнали точную дату и обстоятельств его смерти.
Лидия Гинзбург писала: "Я как-то сказала при Надежде Яковлевне Мандельштам, что, много занимаясь мемуарами, убедилась - чем талантливее мемуарист, тем больше он врет (Сен-Симон, Руссо, Герцен). Это ей понравилось."
Н.А.Некрасов "Три страны света"
Jul. 29th, 2014 12:19 amВ 1848 году во Франции произошла очередная революция, в России была ужесточена цензура, и в журнале "Современник" были запрещены для печати несколько повестей и роман "Евгения Сю". Чтобы заполнить дыры осенних выпусков, Некрасов и Панаева за лето берутся ваять халтуру - любовно-приключенческий роман. Панаевой досталась первая часть, а Некрасов взялся за вторую (но много отметился и в первой). Кроме того, им помогали забегавшие в гости приятели. Таким образом на свет появился роман, который Некрасов ценил мало и, наверное, слегка стыдился: "Если увидите мой роман, не судите его строго: он написан с тем и так, чтобы было что печатать в журнале,-- вот единственная причина, породившая его в свет". Но, как говорил другой писатель следующего столетия, "я думал, что продал душу дьяволу. Оказалось, что я ее подарил" - число подписчиков журнала все равно сократилось.
Однако мастерство не пропьешь. Потерянные младенцы, роковая страсть, коварный горбун - все это, конечно, переработка переводных бульварных по большей части романов, но за патиной времени видится уже собранием архетипов и сказочными аллюзиями. Кроме того, в романе не лишены интереса описания быта простых петербургских обывателей начала девятнадцатого века (когда-то они ходили по тем же улицам, что и мы, все эти Поленьки, Лизаньки и Карлы Ивановичи!), история взлетов и падений нескольких издателей-книготорговцев (дело, хитросплетения которого очень хорошо знали авторы романа). А также страницы про экзотические путешествия за три страны света.
Материалы о путешествиях на Новую Землю, Камчатку, киргизские степи Некрасов брал из очерков и дневников путешественников, военных, моряков. Конечно, впечатления, переработанные в художественную литературу, неточны (многие свидетельства давно устарели) и часто условны, но зато там есть поэзия первооткрывательства, дух приключений, интрига. Совершенно неизвестный нам Некрасов пишет главу о Боровицких порогах, и его герой плывет по волнам своей неудачи навстречу еще более трудным испытаниям.
Однако мастерство не пропьешь. Потерянные младенцы, роковая страсть, коварный горбун - все это, конечно, переработка переводных бульварных по большей части романов, но за патиной времени видится уже собранием архетипов и сказочными аллюзиями. Кроме того, в романе не лишены интереса описания быта простых петербургских обывателей начала девятнадцатого века (когда-то они ходили по тем же улицам, что и мы, все эти Поленьки, Лизаньки и Карлы Ивановичи!), история взлетов и падений нескольких издателей-книготорговцев (дело, хитросплетения которого очень хорошо знали авторы романа). А также страницы про экзотические путешествия за три страны света.
Материалы о путешествиях на Новую Землю, Камчатку, киргизские степи Некрасов брал из очерков и дневников путешественников, военных, моряков. Конечно, впечатления, переработанные в художественную литературу, неточны (многие свидетельства давно устарели) и часто условны, но зато там есть поэзия первооткрывательства, дух приключений, интрига. Совершенно неизвестный нам Некрасов пишет главу о Боровицких порогах, и его герой плывет по волнам своей неудачи навстречу еще более трудным испытаниям.
(no subject)
Dec. 16th, 2013 12:30 pmНачала слушать "Гений места" - все уже давно ознакомились, а я дозрела только сейчас. Я знаю, что у этой книги много поклонников, ей посвящены сообщества, у нее огромные тиражи. Попадись мне "Гений места" хотя бы десять лет назад, я бы нашла там немало интересного, и возможно, была в восторге. Пока мне скучновато - хотя тема, то есть темы, благодатны, однако я тону в вязкости вайлевского слога. Еще все время кажется, что Вайль хотел написать еще одну книгу, про свое советское прошлое и про службу в армии (наверное, кому-то такая книга отдельным изданием показалась бы забавной), и зачем-то перемешал абзацы. Отсюда в тексте то и дело возникают такие пассажи: в начале 70-х мы в армии поймали овцу и написали на ней плакатной гуашью: ДМБ.
И еще более абсурдные внезапно посреди рассказа о римских пожарных:
Командир отряда подполковник в отставке Дюбиков на каждом разводе говорил нам, что пожарные - первейшие люди страны. Дюбиков мерно ходил по караульной комнате взад-вперед, давая инструкции по недопущению возгораний. Головы он не поднимал и мог не видеть, как съезжал по стене шофер Фридрих, как спал лицом в костяшках домино поминструктора Силканс, как давился икотой уже готовый сменить ЛГУ на ЛТП студент Володя, как из коридора полз к разводу на четвереньках служака Дашкевич.
В книге есть Голливуд Чаплина, Греция Аристофана, Дублин Джойса. И СССР Вайля, с анекдотами про Василия Ивановича и со сравнением древних греков с шестидесятниками.
О чтеце скажу только, что прежде чем начитывать текст, неплохо бы заглянуть в словарь и уточнить, как правильно произносятся те или иные слова. И даже черт с ним, с Мa'рлоном Брa'ндо!
И еще более абсурдные внезапно посреди рассказа о римских пожарных:
Командир отряда подполковник в отставке Дюбиков на каждом разводе говорил нам, что пожарные - первейшие люди страны. Дюбиков мерно ходил по караульной комнате взад-вперед, давая инструкции по недопущению возгораний. Головы он не поднимал и мог не видеть, как съезжал по стене шофер Фридрих, как спал лицом в костяшках домино поминструктора Силканс, как давился икотой уже готовый сменить ЛГУ на ЛТП студент Володя, как из коридора полз к разводу на четвереньках служака Дашкевич.
В книге есть Голливуд Чаплина, Греция Аристофана, Дублин Джойса. И СССР Вайля, с анекдотами про Василия Ивановича и со сравнением древних греков с шестидесятниками.
О чтеце скажу только, что прежде чем начитывать текст, неплохо бы заглянуть в словарь и уточнить, как правильно произносятся те или иные слова. И даже черт с ним, с Мa'рлоном Брa'ндо!
(no subject)
Oct. 7th, 2012 09:00 pmДослушала начатую еще в отпуске книгу: "Пираты, корсары, рейдеры" Игоря Можейко aka Кира Булычева. А что еще более аутентичное можно слушать на берегу океана? :)
История пиратства вплетена в историю открытия новых земель, колонизации, торговли и работорговли, войн и военных преступлений, а также нелегальной эмиграции. В книге встречаются забавные пассажи вроде:
Однажды во время поисков манильского галеона «Месть» отнесло далеко к югу. Стало так холодно, что пираты «обнаружили, что могут выпивать по три кварты бренди на человека каждый день и притом совсем не пьянеть». Этот факт настолько потряс команду, что его занесли в судовой журнал.
Или вот такие истории, достойные целого любовного, приключенческого или плутовского романа:
( Длинно, но если вам надо скоротать десять минут, это не худший способ )
Начитано в целом неплохо, но слушать "КадИс" вместо Кадис, находясь в этом же городе, мучительно.
История пиратства вплетена в историю открытия новых земель, колонизации, торговли и работорговли, войн и военных преступлений, а также нелегальной эмиграции. В книге встречаются забавные пассажи вроде:
Однажды во время поисков манильского галеона «Месть» отнесло далеко к югу. Стало так холодно, что пираты «обнаружили, что могут выпивать по три кварты бренди на человека каждый день и притом совсем не пьянеть». Этот факт настолько потряс команду, что его занесли в судовой журнал.
Или вот такие истории, достойные целого любовного, приключенческого или плутовского романа:
( Длинно, но если вам надо скоротать десять минут, это не худший способ )
Начитано в целом неплохо, но слушать "КадИс" вместо Кадис, находясь в этом же городе, мучительно.
(no subject)
Mar. 2nd, 2012 12:31 pmДослушала "Лилю Брик" Василия Катаняна. Конечно, эта женщина была слишком непростой, чтобы ее жизнь, судьбу и характер можно было заключить в литературный опус. Катанян, сын ее четвертого мужа, ее обожает и ей восхищается, и от того Лиля Брик в его книге вышла если не половинной, то не более, чем на две трети. Человек с сильным характером, муза, повлиявшая на творчество многих людей, по Катаняну, - в том числе на Параджанова, Плисецкую, даже Ив Сен-Лорана в ее последние годы. Книга написана деликатно, но и откровенно, и эта откровенность странного рода. К примеру, в возмущении автор восклицает: "У Лили Юрьевны никогда не было интимных отношений с Бриком и Маяковским одновременно! Она уже год не жила с Бриком на тот момент". И чувствуешь себя неловко - словно тебя только что обвинили в чем-то нехорошем. И потому эти фразы кажутся лишними (особенно в контексте многочисленных параллельных романов Лили Брик и Маяковского). И как мне кажется, такие фразы снижают значение этого труда. Но, вероятно, ему казалось важным сделать это заявление для потомков?
Татьяна Меттерних, урожденная княжна Васильчикова, старшая сестра Мисси Васильчиковой оставила воспоминания, охватывающие детство (сначала в революционной России, затем в эмиграции), юность и молодость, которые пришлись на предвоенные, военные и послевоенные годы.
Эти воспоминания очевидца исторических событий описывают удивительный мир европейской аристократии, где Зинаида Юсупова - вместо бабушки, Маннергейм - друг семьи, и в каждом европейском замке живут родственники или друзья. Невозможно не восхищаться стойкостью аристократии и ее нечувствительностью к материальным лишениям, выраженным даже у маленьких детей и подростков. И невозможно не удивляться тому, что человеку 20 и тем более 21 века кажется наивностью, инфантильностью и отчасти слепотой. Ее муж, Пауль Меттерних воевал на северном фронте под осажденным Ленинградом, и его участие в войне описывается, как противоестественное его невоенизированной, мирной натуре, но тем не менее это был один из винтиков махины, поглотившей миллионы человек. Об этом она, конечно, не пишет.
В книге встречаются довольно спорные заявления - вроде того, что в первые дни войны советские военные массово сдавались в плен главным образом потому, что надеялись на избавление от коммунистов, или о том, что тайные переговоры нелояльных к нацистам членов немецкого правительства о капитуляции не состоялись из-за происков Филби. Тем не менее это увлекательное и познавательное чтение.
Так как на русском языке книга доступна только в аудиоверсии, не смогла удержаться от обилия цитат.
( Читать )
Эти воспоминания очевидца исторических событий описывают удивительный мир европейской аристократии, где Зинаида Юсупова - вместо бабушки, Маннергейм - друг семьи, и в каждом европейском замке живут родственники или друзья. Невозможно не восхищаться стойкостью аристократии и ее нечувствительностью к материальным лишениям, выраженным даже у маленьких детей и подростков. И невозможно не удивляться тому, что человеку 20 и тем более 21 века кажется наивностью, инфантильностью и отчасти слепотой. Ее муж, Пауль Меттерних воевал на северном фронте под осажденным Ленинградом, и его участие в войне описывается, как противоестественное его невоенизированной, мирной натуре, но тем не менее это был один из винтиков махины, поглотившей миллионы человек. Об этом она, конечно, не пишет.
В книге встречаются довольно спорные заявления - вроде того, что в первые дни войны советские военные массово сдавались в плен главным образом потому, что надеялись на избавление от коммунистов, или о том, что тайные переговоры нелояльных к нацистам членов немецкого правительства о капитуляции не состоялись из-за происков Филби. Тем не менее это увлекательное и познавательное чтение.
Так как на русском языке книга доступна только в аудиоверсии, не смогла удержаться от обилия цитат.
( Читать )
(no subject)
Oct. 21st, 2011 11:01 pmC увеличем числа прослушанных аудиокниг накопилось раздражение. Сначала я отбраковывала записи по голосу и манере прочтения, теперь меня стали доставать неверные ударения, которыми грешат все, буквально все чтецы, которых я знаю. ПеревЯзь, заблУкал, мEссир, хОленый и еще много-много другого, очевидно неверного даже мне, книжному червю, у которого с детства были проблемы с ударениями, потому что новые слова запоминались только из книг. Как же утомили постоянные запинки перед словами с переводом в сносках, неверное интонирование, когда сложное предложение искусственно делится на два, и вторая часть словно берется из ниоткуда - все оттого, что чтец видит текст впервые.
В.Липовецкий "Ковчег детей"
Oct. 2nd, 2011 11:43 pmЕще один пример того, как художественный вымысел мешает книге стать неплохой документалистикой, как и в случае "Исхода" Леона Юриса. История и в самом деле удивительная.
В 1917-18 годах было принято организованно отправлять детей на лето из голодного Петрограда в более сытые губернии; очевидно, до какого-то времени родителям нечего было опасаться. И одна из таких колоний численностью в 800 человек смогла вернуться домой только через три года, совершив кругосветное путешествие: Урал, Сибирь, Дальний Восток, Япония, США, Франция, Финляндия. Вернулись не все - некоторые умерли еще в первый год в России, когда колония осталась на произвол судьбы, а дети голодали, болели и побирались. Некоторые умерли по дороге: одну девочку на палубе корабля в Панамском заливе укусила ядовитая муха, одного мальчика в Нью-Йорке убила в висок шальная пуля и т.д. Некоторые по дороге смогли соединиться со своими уже эмигрировавшими семьями в Европе, возвращаться им было незачем. Все путешествие из Сибири обратно в Петроград прошло под покровительством американского Красного Креста, из-за чего история долгое время была неизвестна никому, кроме ее участников.
Автор несколько десятилетий собирал материал, встречался с колонистами, когда они еще были живы, по роду службы у него еще во времена СССР была возможность побывать в тех местах, где еще помнили, как в 1920 у них в гостях побывали русские дети: Япония, Сан-Франциско, Нью-Йорк. Но фантазия и писательский зуд не позволили ему удовлетвориться строгими фактами, и в повествование были включены не только отрывки из воспоминаний колонистов, уже пожилых людей, но и вымышленные персонажи, слащавая любовная линия американца и русской девушки и т.п. К сожалению, стиль книги тоже довольно своеобразный; многое обусловлено в том числе и тем, что большая часть книги писалась в начале перестройки. Впрочем, пока это единственный полный источник сведений о путешествии петроградской детской колонии; жаль только, что прочтение проходит в постоянных попытках отделить факты от фантазии автора.
Update: www.colonia.spb.ru - сайт, посвященный путешествию Петроградской детской колонии, за ссылку спасибо![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
gleban_spb.
В 1917-18 годах было принято организованно отправлять детей на лето из голодного Петрограда в более сытые губернии; очевидно, до какого-то времени родителям нечего было опасаться. И одна из таких колоний численностью в 800 человек смогла вернуться домой только через три года, совершив кругосветное путешествие: Урал, Сибирь, Дальний Восток, Япония, США, Франция, Финляндия. Вернулись не все - некоторые умерли еще в первый год в России, когда колония осталась на произвол судьбы, а дети голодали, болели и побирались. Некоторые умерли по дороге: одну девочку на палубе корабля в Панамском заливе укусила ядовитая муха, одного мальчика в Нью-Йорке убила в висок шальная пуля и т.д. Некоторые по дороге смогли соединиться со своими уже эмигрировавшими семьями в Европе, возвращаться им было незачем. Все путешествие из Сибири обратно в Петроград прошло под покровительством американского Красного Креста, из-за чего история долгое время была неизвестна никому, кроме ее участников.
Автор несколько десятилетий собирал материал, встречался с колонистами, когда они еще были живы, по роду службы у него еще во времена СССР была возможность побывать в тех местах, где еще помнили, как в 1920 у них в гостях побывали русские дети: Япония, Сан-Франциско, Нью-Йорк. Но фантазия и писательский зуд не позволили ему удовлетвориться строгими фактами, и в повествование были включены не только отрывки из воспоминаний колонистов, уже пожилых людей, но и вымышленные персонажи, слащавая любовная линия американца и русской девушки и т.п. К сожалению, стиль книги тоже довольно своеобразный; многое обусловлено в том числе и тем, что большая часть книги писалась в начале перестройки. Впрочем, пока это единственный полный источник сведений о путешествии петроградской детской колонии; жаль только, что прочтение проходит в постоянных попытках отделить факты от фантазии автора.
Update: www.colonia.spb.ru - сайт, посвященный путешествию Петроградской детской колонии, за ссылку спасибо
gleban_spb.(no subject)
Mar. 14th, 2011 11:14 pmВ старших классах школы я как-то писала сочинение на вольную тему, где сравнивала двух литературных героев: Павку Корчагина и Павла Стрельникова из "Доктора Живаго". Примечательно, что и двадцать лет спустя перечитанный/переслушанный "Доктор Живаго" просто-таки напрашивается на сравнения. Перед Пастернаком как раз слушала "Белую гвардию": в обоих революция, гражданская война, интеллигенция, эмиграция, тиф, сифилис, убийства. Однако у Булгакова тяжело больной выздоравливает благодаря молитвам сестры, и это не выглядит чудом или мистикой. У Пастернака же весь роман пронизан мистикой, несмотря на подчеркнутую сухость повествования - роковые встречи и загадочные, необъясняемые в ходе романа события.
"Доктор Живаго" - роман очень современный в том смысле, что все его герои только тени и отражение автора; каждая фигура бледна и вне мизансцены мертва - зато есть чрезвычайно эффектные мизансцены. Роман очень неровный, как будто недоработанный; кажется, что некоторые узлы автор так и не свел воедино, и они повисли одинокими случайностями. Вероятно, Майкл Онтадже был под влиянием этого романа, когда задумывал "Английского пациента". На самого Пастернака, как и на других авторов середины 20 века, очень сильно повлиял Лев Толстой - некоторые главы странно читаются из-за того, что толстовски пространные сентенции вложены в прямую речь персонажей: так юноша Юра Живаго буквально читает лекцию о жизни и смерти тяжело больной Анне Ивановне, будущей теще; его серьезность и книжность кажутся нелепыми.
Мне всегда был непонятен финал романа. Василий Ливанов в своих детских воспоминаниях о Пастернаке разбавляет их не слишком умными размышлениями по поводу "Доктора Живаго" и обвиняет друга своих родителей, что тот в образе Евграфа Живаго (в романе - загадочный и всемогущий будущий генерал) заигрывал с властью, и арест Лары, по всей видимости, связанный со знакомством с Евграфом, Пастернак оставляет без вразумительных объяснений, потому что "однозначная правда могла не понравиться Евграфу реальному". Довольно странный вывод, если учитывать весь контекст романа. У нервного интеллигента Живаго и женщины, "красивой без старания", остается дочь, некрасивая и неразвитая бывшая беспризорница, которую случайно найдет и о которой позаботится ее высокопоставленный дядя. Таким видел настоящее своей страны, наследницы ушедшего, Борис Пастернак.
"Доктор Живаго" - роман очень современный в том смысле, что все его герои только тени и отражение автора; каждая фигура бледна и вне мизансцены мертва - зато есть чрезвычайно эффектные мизансцены. Роман очень неровный, как будто недоработанный; кажется, что некоторые узлы автор так и не свел воедино, и они повисли одинокими случайностями. Вероятно, Майкл Онтадже был под влиянием этого романа, когда задумывал "Английского пациента". На самого Пастернака, как и на других авторов середины 20 века, очень сильно повлиял Лев Толстой - некоторые главы странно читаются из-за того, что толстовски пространные сентенции вложены в прямую речь персонажей: так юноша Юра Живаго буквально читает лекцию о жизни и смерти тяжело больной Анне Ивановне, будущей теще; его серьезность и книжность кажутся нелепыми.
Мне всегда был непонятен финал романа. Василий Ливанов в своих детских воспоминаниях о Пастернаке разбавляет их не слишком умными размышлениями по поводу "Доктора Живаго" и обвиняет друга своих родителей, что тот в образе Евграфа Живаго (в романе - загадочный и всемогущий будущий генерал) заигрывал с властью, и арест Лары, по всей видимости, связанный со знакомством с Евграфом, Пастернак оставляет без вразумительных объяснений, потому что "однозначная правда могла не понравиться Евграфу реальному". Довольно странный вывод, если учитывать весь контекст романа. У нервного интеллигента Живаго и женщины, "красивой без старания", остается дочь, некрасивая и неразвитая бывшая беспризорница, которую случайно найдет и о которой позаботится ее высокопоставленный дядя. Таким видел настоящее своей страны, наследницы ушедшего, Борис Пастернак.
