(no subject)

После форума Экслера осталась привычка непроизвольно обращаться в инете на "ты". Т.е. когда фразу некоторое время обдумываю - пишу "Вы", особенно если с человеком незнакома. Но на уровне рефлексов осталось "ты". Потому прошу прощения у всех, кто прочтет, из тех, кто был этим обстоятельством удивлен :)

Как хмыкнул муж - "в демократию играет?.. "

(no subject)

Илла поделилась воспоминанием юности. Однажды в 70-х коллега ее папы привез из капиталистической страны книгу, которую в Союзе почти никто не читал, но многие о ней слышали - "Крестный отец". На английском языке. И обстоятельный иллин папа-будущий профессор, ознакомившись с текстом, каждый вечер подробно пересказывал семье содержание книги, предварительно по ходу чтения сделав пометки (английским никто из них тогда не владел). Как выяснила повзрослевшая Илла, пересказ шел с некоторыми купюрами :)
И до сих пор воспоминания об этих вечерах одно их самых счастливых в ее жизни :)

(no subject)

Несправедливо Марио Пьюзо считают автором только "Крестного отца", да "Сицилийца". Может, кто вспомнит фильм с Софи Лорен по его роману "Счастливая странница" (или "Счастливый пилигрим" в переводе, который читала я), о жизни многодетной итальянской семьи в Америке начала прошлого века. Немногие читали "Четвертого К." в электронной библиотеке. Но у большинства четкая ассоциация: Пьюзо-Крестный отец-"залечь на матрац".
Что люблю у него я:
- невообразимо потрясшая в ранней юности меня и всех моих друзей, кому советовала читать, книга "Пусть умирают дураки". "Жареные" темы - игорный бизнес, Голливуд 60-х, забавы миллионеров; но это не Джеки Коллинз, мужской взгляд беспощаднее и одновременно добрее. Характеры выписаны явно с натуры – персонажи как живые. Как все произведения Пьюзо, очень кинематографичный, но отчего-то неэкранизированный.
- "Арена мрака", о только что пережившей войну Германии, увиденной глазами американского солдата. В рецензиях читала - "история любви", но мне кажется, точнее обозначить по Довлатову: "это не любовь, это уже судьба".
Одно из достоинств его книг, отмеченных мною тогда - когда автор неторопливо ведет тебя от истоков по жизни героя, невольно приходишь к мысли, что иначе в этих обстоятельствах этот человек поступить не мог - бальзам толерантности на раны, нанесенные максимализмом, сохраняемым некоторыми до конца жизни. Тогда мне это казалось цинизмом - сейчас уже не знаю, надо будет перечитать со временем.